logo

ЖД вокзал Брянска

Расписание поездов

Яндекс.Погода

Земля трубчевская

 

 


Главная
Кузькин Степан Павлович
Добавил(а) Administrator   

Кузькин Степан Павлович (1937-2012)

С. П. Кузькин - член Союза писателей России, лауреат литературных премий "Серебряная лира" им. А. К. Толстого, премии Бояна, премии Брянского землячества в Москве имени поэта Николая Мельникова, премии белорусского просветителя Кирилла Туровского,  заслуженный работник культуры РФ. Автор поэтических книг: "Я хлебов не забыл язык" (1993), "Земля Бояна" (1997), "Ожидание" (2003), "Золотая тропа" (2006), книги рассказов «Яблочный спас». Вместе с брянским литературным краеведом В.С. Пасиным С. П. Кузькин подготовил и выпустил исследование о жизни и творчестве поэта Даниила Андреева «По зеленым певучим дорогам». На стихи С. Кузькина написаны многие песни, в том числе «Трубчевский вальс» (муз. М. Шевердина), «Славянская вязь», «Соборная гора», «Славянское братство» (муз. В. Разинкина), «Исповедь сердца», «Краснотал», «Эх, зима» (муз. В. Ерохова), «Курганы» (муз. Г. Соболева).

Кино онлайн

Родился в д. Потапово 27 марта 1937 г. Окончил Трубчевское педагогическое училище и Новозыбковский госпединститут (факультет русского языка и литературы). Работал учителем в Усохской 8-летней школе, инспектором и начальником райотдела культуры. Многие годы посвятил журналистике, являясь зав.отделом, зам.редактора трубчевской районной газеты. С 1957 г. (с некоторым перерывом) руководил литературным объединением «Горизонт».  Является зачинателем и популяризатором праздника славянской письменности и культуры "На земле Бояна", который отмечается в Трубчевске с 1986 г.

Умер 27 марта 2012 г. В мае 2012 г. открыта памятная доска.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Основные публикации:
Я хлебов не забыл язык: поэтический сборник. – Брянск: Дебрянск, 1993.
Земля Бояна: поэтический сборник. – Брянск: Десна, 1997.
Ожидание: стихи о женщине. – Клинцы: издательство Клинцовскрй городской типографии, 2003.
Золотая тропа: поэтический сборник. – Белые Берега: Белобережье, 2006.
Яблочный спас: расказы разных лет. - Белые Берега: Белобережье, 2007.
С. Кузькин, В. Пасин. По зеленым певучим дорогам. Трубчевский край в жизни и творчестве Даниила Андреева. – 1996, 2007.

По материалам: Трубчевский край литературный. Специальный выпуск альманаха «На земле Бояна». Белые Берега: «Белобережье», 2008.

В офорлении исползована работа художника С. А. Кузькина.

Соборная гора

Что ми шумить, что ми звенить
Далече рано предъ зорями?

"Слово о полку Игореве"

Древняя Соборная гора,
Белые, с голубизною тучи.
Вечереет, и сирень мокра.
Даль манит подковами излучин.

Что там за Неруссою-рекой
Чудится мне в звуках запоздалых?
Коростель зовет ли на покой?
Иль скрипят телеги у Каялы?

Теплый луч над лесом догорел,
Не коснувшись трав заречных, росных, -
И стеной из половецеих стрел
Там, на горизонте, встали сосны.

Присмирев, затихнет всё в ночи;
Смолкнет соловей, истомой сломан.
И неужто на заре мечи
Зазвенят по кованым шеломам?

И неужто Ярославны плач
Снова поплывет по перелескам,
Выйдет, завернувшись в черный плащ,
Глебовна на кручу у Трубчевска?

Облака, как лебеди, легко
На ночлег спешат, сверкая ало.
Что там за Неруссою-рекой?
Что у темной речки у Каялы?

Здравствуй, город!
(Трубчевский вальс)

Здравствуй, город, Трубчевск мой былинный!
Звонче вещие струны, Боян!
Дай разглажу твои я морщины,
Исцелю тебя, город, от ран.

Ты с Десной, ее ласковым плеском
Дружишь вот уже тысячу лет.
Над Трубчевском, над древним Трубчевском
Занимается новый рассвет.

По-над белой задумчивой кручей,
Где волна обгоняет волну,
Куполами цепляясь за тучи,
Загляделся Трубчевск мой в Десну.

Ты в шеломах, броне и шинелях
Зорко Русь стережешь над Десной.
Над тобою века прошумели,
Убеляя тебя сединой.

И когда в тихом парке старинном
Тронет чуткие струны Боян, -
Оживут в моем сердце былины
И далекие песни славян.

И очнутся уснувшие липы,
И качнут на ветвях лунный блеск.
Буду помнить тебя, где б я ни был,
Сердцем чувствовать, отчий Трубчевск!

Ты с Десной, ее ласковым плеском
Дружишь вот уже тысячу лет.
Над Трубчевском, над древним Трубчевском
Бьет крылами румяный рассвет.

Судьбы

Пурга бесилась в городе,

Трясла игриво гривою.
А ты легко и молодо
Несла себя, красивую.

Под пение утробное,
Под возгласы истошные,
Как птица над сугробами,
Неслась в снега из прошлого.

Неслась, молвою клятая,
По белизне нехоженной.
А я, в сугробы падая,
Отстал, пургой стреноженный.

Ты вот уже – далекая,
В седых снегах затеряна.
Следы твои глубокие
Затянуты, завеяны.

Пурга бесилась в городе
И безутешно ахала.
Куда, не чуя холода,
Неслась ты жаркой птахою?
12.03.2005 г.

***
По вечерам гармонь рыдала глухо,
И грусть вплеталась в голоса девчат.
У хат на бревнах древние старухи
Вздыхали и крестились невпопад.

А вести с фронта приходили редко,
Тревожные, как и война сама.
И мать не раз гадала у соседки,
Но от отца все не было письма.

Не написал. Не довелось солдату –
Упал у Волги и не встал солдат.
И как-то ниже стала наша хата
Среди таких же вросших в землю хат.

Быть может, вспомнив свадьбу по трехрядку,
Молчала мать. И с ней молчали мы.
И залегли, как рвы, глубоко складки
В тот день на лбу у молодой вдовы.

С тех пор и свет в глазах ее притушен,
И свял румянец на ее лице –
Больная память о погибшем муже,
О нашем невернувшемся отце.

***
За Десной-рекой травы скошены,
Над водой грустит краснотал.
Я из прошлого, я непрошенно
В дом усталый твой постучал.

Четких губ изгиб, чуть подкрашенных,
Четкий профиль твой на стене.
Ни о чем меня не расспрашивай –
Помолчим давай в тишине.

Помолчим о том, как далекие
Гуси-лебеди все трубят,
Как бывали мы одинокими,
Как любили мы, не любя.

По горам-долам воды схлынули,
Не слыхать зарей соловья.
По лесной глуши, меж крушинами
Все блуждали мы – два ручья.

За Десной-рекой травы скошены,
Над водой грустит краснотал.
Ты прости меня, что непрошенно
В дом усталый твой постучал.

У картины Сурикова "Меншиков в Березове"

Ничего не решил протопоп Аввакум.
Всё осталось, как было, и будет всегда.
Анатолий Жигулин

В окне - решёткой перекрестье рамы.
Сквозь иней - зыбкий свет наискосок.
Финал еще одной житйской драмы.
Низка изба. Светлейший князь высок.

Но он уже тут в полный рост не встанет,
И перстень тускл на старческой руке.
Давно назад поворотили сани,
По тракту тройка скачет налегке.

За вьюгами, за белыми - столица.
Тут - стылость неприветливой избы.
О чем молчат библейские провидцы,
Меж строк сокрывши таинства судьбы?

Уж не о том ли, что изгою в полночь
Означит петел час, качнув насест?
И не придет никто ему на помощь,
И самому ему нести свой крест.

А дщери Богу препоручат души,
Молиться будут и блюсти посты,
И стерпятся с неволей и со стужей,
И не уйдут ни в скит, ни в монастырь.

Но не они, что за столом покорно
Над Библией склонились и Крестом,
Меня в часы душевной смуты черной
Заставят вновь застыть перед холстом.

Меня заставишь ты, княжна Мария.
Не о себе скорбишь. Не об отце.
В глазах твоих - немая боль России,
Ее страданья - на твоем лице.

С колен поднявшись, перед аналоем
Двумя перстами осенишь ты грудь,
И толпы изувеченных судьбою
Тебе пророчат на Голгофу путь.

Из жаркого костра, собравши силы,
Тебе протянет руку Аввакум...
Неужто все останется, как было:
И зыбкий свет в окне, и горечь дум?

* * *

Инне Н.

Ты чай пила. А я в угаре жадно
Сжигал за сигаретой сигарету.
Была зима. И в час тот предзакатный
Издалека ты принесла мне лето.

Повеяло и горестью полынной,
И теплым ливнем над отцветшим лугом...
И солнечные дольки апельсина
Сочились на столе дурманным духом.

Твой лик был чист и от волненья светел.
Зрачки, как угли, томным жаром тлели.
И, долгий взгляд мой на себе заметив,
Ты поправляла юбку на коленях.

Ты чай пила, позванивая глухо
Моей от чая исчерневшей ложкой.
Мы продирались в дебрях слов друг к другу:
То находили, то теряли стежку.

Прощаясь, шубку я тебе на плечи
Не мог никак надеть, себя измучив.
Но ты шепнула, что ещё не вечер
И женщин одевать меня научишь.

Дикий голубь
Когда июньский долгий день устанет
От сочных звуков, красок молодых,
И тени раскатаются холстами
По крутогору до речной воды,

Когда умрут на чистой глади блики,
И стихнет сад, в недвижности сомлев, -
С макушки старой груши голубь дикий
Начнет скорбеть о чем-то нараспев.

Не оттого ль тоскою голубиной
Изводит душу по глухим садам,
Что он, оставшись диким на чужбине,
Уже не сыщет твоего гнезда?

И гаснут звуки где-то там за далью,
И сердце западает глубоко -
Зов одинокий, смешанный с печалью,
Всплывающий из омута веков.

Барабанщик
Я сколько помню - всё он барабанщик,
Который, может, тем и знаменит,
что для семьи он - человек пропащий,
Зато как оркестрант - незаменим.

Печаль-тоска в глазах похмельно стынет,
Но, как свою извечную суму,
Через плечо тяжелый груз свой скинет,
Что поплечу ему лишь одному.

И звук трубы, как молодая брага,
Взбодрит, зовя куда-то за собой,
И гулким вздохом барабан -трудяга
Ответит ей и подравняет строй.

Но сиротливо на душе и голо,
Как в навсегда покинутой избе.
А ведь и он мечтал когда-то соло
Исполнить на серебряной трубе.

Отбыв свое за гробом иль за флагом,
С пустым карманом и совсем незлой,
Он долго-долго и неверным шагом
Идет по спящим улицам домой.

И на губах "Прощание славянки",
От взмахов обесилела рука.
И он полою пиджака с изнанки
Размазывет слезы по щекам.

* * *
Я сына играть на баяне учил.
Хоть сам и не выбился в люди,
Но, думалось, парень себе на харчи
Баяном всегда раздобудет.

И думалось: вот как возьмет он баян
Да пустит по клавишам пальцы -
Залязгает саблями Хачатурян,
И Штраус закружится в вальсе.

И был ученик и смышлен, и востер -
С таким бы не видывать горя,
Да все обойти ухитрялся минор:
Любил лишь аккорды в мажоре.

На свелых, веселых ладах был готов
Играть и играть до упаду.
Но только без черных и грустных ладов
Сбивалась мелодия с ладу.

Покинул гнездо он в родимом краю,
А я все гадаю-тоскую:
Сумеет ли песню сложить он свою,
Иль петь доведется чужую?

Стихи, написанные при свече
Сыщу свечу и водружу подсвечник,
Несуетное пламя разожгу.
Наверно я, неисправимый грешник,
Вертящийся в расхристанном кругу.

И я зажгу свечу не для молитвы
(Хоть в этом убоимся суеты) -
Души терзанья на огне спалить бы
И отодвинуть тяжесть темноты.

Горит свеча, потрескивает сухо.
Воск золотом стекает по свече.
А за плечом - ни ангелов, ни духов
И ни руки простившей на плече.

Поминальные свечи
По часовням, храмам и погостам,
В сутеми квартир и чреве хат,
Плавясь и стекая по наростам,
Свечи поминальные горят.

Робко преклоненные колена.
Сквозь молитву - безутешный стон.
Взорами невинно убиенных
Смотрят в мир угодники с икон.

И века, от Глеба и Бориса,
Отроков оплакивает Русь.
Женкий плат с тех пор от слез не высох,
И в глазах не поутихла грусть.

За окном -промозглый долгий вечер,
Рытвинами съеденный большак.
Все горят и не сгорают свечи,
И пугливо вздрагивает мрак.

 

XHTML and CSS.

Шаблоны joomla

Официальные страницы портала

По всем вопросам обращаться по адресу: info@olimp32.ru